Вид для печати
Сегодня утром на радио в программе В.Соловьева "Полный контакт" выступал один известный адвокат с обсуждением одной известной темы. Частично была затронута ответственность судей за их решения. По словам адвоката,судей также сложно привлечь к ответственности за их решения (постановления).Цитата:
Сообщение от masha
Присоединяюсь к данному предложению. Пусть квалифицированные юристы и лица разбирающиеся в законодательстве там просветят далёких от юриспруденции. А столкнувшиеся с закавыками в суде смогут там получить консультацию от опытных коллег.Цитата:
Сообщение от masha
Посажу любого дорого
Источник: http://archive.li/4AGw2
Текст: Мария Эйсмонт
Карьера частного полиграфолога Игоря Нестеренко доказывает — суды принимают в качестве экспертизы любой бред. Главное, чтобы экспертиза была удобна следователю и, желательно, оплачена обвиняемым.
Следы в памяти, нужные следствию
В хорошо отработанном российской судебной системой процессе превращения гражданина из подозреваемого в осужденного особую роль играют эксперты. Призванные в теории помочь суду в установлении обстоятельств по делу, на практике они часто играют на стороне обвинения, выдавая нужные следствию результаты.
Такие "карманные" эксперты фактически неприкасаемы. Закон позволяет им быть некомпетентными: чтобы получить заказ на экспертизу, достаточно обладать "специальными знаниями" с точки зрения следователя. А порочная практика "заказных" и "палочных" дел гарантирует безнаказанность: оспорить некачественную экспертизу, признанную судьей допустимым доказательством, почти нереально.
Одной из лучших иллюстраций этой проблемы можно считать карьеру частнопрактикующего полиграфолога Игоря Нестеренко, чья патологическая непотопляемость вызывает недоумение даже у представителей силовых структур.
Из года в год в СМИ появляются новые свидетельства его недобросовестности и непрофессионализма, а в канцеляриях правоохранительных органов множатся жалобы и требования проверок его деятельности. Но Нестеренко продолжает быть востребованным следователями, и в российские колонии и тюрьмы прибывают все новые жертвы его детектора лжи.
Следы в памяти
Исследования с применением полиграфа (детектора лжи) — одно из наименее изученных направлений в криминалистике, а потому психофизиологические исследования часто представляются очень удобным инструментом получения нужных следствию доказательств.
Аппарат фиксирует сигналы, поступающие с датчиков, которые прикреплены к различным участкам тела обследуемого — например, изменение сердечно-сосудистой активности и дыхания. При этом считается, что ложь будет вызывать более высокий уровень возбуждения, чем правда, хотя никаких общепризнанных теорий, доказывающих, что это именно так, до сих пор нет.
"Полиграф позволяет определить только относительную значимость для обследуемого предъявляемых ему стимулов, — объясняет Ярослава Комиссарова, доцент кафедры криминалистики МГЮА имени О.Е. Кутафина, один из ведущих экспертов-полиграфологов. — Значимость конкретных стимулов может иметь разную природу и свидетельствовать не только о лжи при ответах на соответствующие вопросы, но и об узнавании обследуемым лицом отдельных деталей вне связи с событием преступления, о наличии у человека какой-либо неудовлетворенной актуальной потребности и т. п.".
Однако Нестеренко утверждает, что с помощью полиграфа он может определить наличие в памяти конкретного человека следов события, важного для восстановления истины по делу. В своих выводах вместо описания реакций обследуемого во время односложных ответов "Да" или "Нет" на поставленные вопросы он часто делает весьма категоричные выводы о времени, месте и способе совершения преступления, что, по мнению некоторых юристов, означает выход за пределы компетенции эксперта.
Ловец "педофилов"
Скандальную известность Нестеренко получил в связи с громким делом "педофила" Владимира Макарова — чиновника минтранса, признанного судом виновным в совершении развратных действий в отношении собственной семилетней дочери. Несмотря на то, что следствию не удалось найти ни одной прямой улики вины подсудимого, а суду были представлены многочисленные доказательства, указывающие на отсутствие самого события преступления, Макаров получил 13 лет строгого режима (Мосгорсуд снизил срок до 5 лет).
Одним из свидетелей обвинения на процессе выступал полиграфолог Нестеренко, к которому по рекомендации обратилась семья Макаровых для проведения исследования на детекторе лжи. За это исследование Макаровы заплатили 150 тысяч рублей — цену, намного превышающую среднерыночную. По итогам исследования Нестеренко объявил, что времени было недостаточно, и предложил провести повторный полиграф — уже за 300 тысяч. Когда Макаровы отказались, сославшись на слишком высокую стоимость, Нестеренко написал в следственные органы заявление о преступлении.
На суде сторона защиты приводила три заключения полиграфологов из Москвы и Ростова, критикующих исследование, проведенное Нестеренко, как непрофессиональное, а представивший анализ всего дела доктор юридических наук профессор Алексей Эксархопуло увидел в нем "вполне убедительное свидетельство" тому, что Нестеренко и адвокат Макаровых Богданов, "готовя опрос с применением полиграфа, действовали в сговоре, руководствуясь исключительно корыстными мотивами".
Примерно в то же время проходило следствие по делу Армена Багдасаряна, обвиненного бывшей любовницей в сексуальных домогательствах к ее дочери от первого брака. Четыре раза в 2008 году следователи закрывали дело за отсутствием события преступления: все экспертизы, включая исследование на полиграфе на Петровке, 38, показали, что Багдасарян — жертва оговора. Но спустя два года в разгар антипедофильской кампании дело вернули из архива, а поскольку заключение полиграфологов с Петровки куда-то "потерялось", обвиняемому посоветовали пройти его повторно — у частнопрактикующего полиграфолога Нестеренко. "Это чистая формальность, дело, конечно же, опять будет закрыто", — говорили Багдасаряну. Однако дело не закрыли, а довели до суда, и все закончилось обвинительным приговором — 10 лет строгого режима. Одним из главных доказательств обвинения была экспертиза Нестеренко, который нашел некие следы в памяти Багдасаряна о якобы совершенных им сексуальных действиях в отношении ребенка. Как и в деле Макарова, многие ведущие эксперты-полиграфологи утверждали, что выводы Нестеренко необоснованны, действия непрофессиональны, а теория целенаправленного тестирования памяти Ю.И. Холодного, на которую Нестеренко ссылается, спорна и в науке за "единственно верную" никем не признана. Но судья не принял их выводы во внимание, сославшись на то, что они "противоречат выводам Нестеренко".
Рязанский след
Нарекания к работе Нестеренко возникали не только у юристов в Москве, но и у судей в регионах. "В моем уголовном деле (ДТП с трупом) свидетели согласились на детектор лжи, — рассказывает судья рязанского гарнизонного военного суда Дмитрий Охременко. — По некоторым вопросам Нестеренко написал, что свидетель отказался отвечать на вопрос. То есть в суде сторона заявляет: "Обратите внимание, Петров отказался отвечать на вопрос, то есть он что-то скрывает либо лжет!". Свидетели говорят: "Мы на все вопросы отвечали". Стали смотреть видеоматериалы экспертиз, а там никаких отказов нет, просто время уже вечернее было, и этот Нестеренко домой пошел. Вот такой "профессионал".
В письме на имя главы Института криминалистики ЦСТ ФСБ с копией самому Нестеренко судья Охременко писал: "Эксперт в нарушение указанного закона (ФЗ-73) необоснованно указал в своих выводах иную информацию, не соответствующую видеозаписи на приложенной видеокассете, и показаниям свидетелей, в отношении которых проводилась указанная экспертиза... На основании изложенного прошу обратить внимание Начальника Института криминалистики ЦСТ ФСБ России на вышеуказанные недостатки в работе аттестованных им специалистов".
"Пример непрофессионализма"
Критическая оценка работы Нестеренко со стороны большинства коллег и многочисленные жалобы, которыми закидывали по его поводу следственные органы, казалось, должны были привести к проверкам, пересмотрам дел, а, возможно, и к привлечению его к ответственности по статье 307 УК — за дачу заведомо ложных заключений.
Однако на деле оказалось, что никаких рычагов воздействия на некачественных экспертов в российской системе правосудия нет.
Так, в ответ на обращение в СК от Ярославы Комиссаровой по поводу недостатков, допущенных при проведении экспертиз с использованием полиграфа по уголовным делам, и. о. руководителя Главного управления криминалистики ответил, что изложенная ею информация нашла свое подтверждение, вместе с тем процессуальная оценка заключений, составленных Нестеренко, является прерогативой дознавателя, следователя, прокурора и суда.
Вложение 635
В 2011 году в Обзоре практики проведения психофизиологических исследований с применением полиграфа, который за подписью заместителя руководителя СК был направлен главам региональных следственных управлений, назначение платных ПФИ частнопрактикующим экспертам названо необоснованным, поскольку такие эксперты "как правило, нацелены на удовлетворение своих финансовых интересов", а также "в силу низкой квалификации могут выдать ложные результаты".
"Примером такого непрофессионализма является деятельность частнопрактикующего полиграфолога Нестеренко, — сказано в обзоре. — Сведения, отрицательно характеризующие его профессиональную деятельность, неоднократно поступали как от региональных СУ, так и из других государственных органов".
Вложение 636
Но рекомендации руководства СК кое-кто из следователей на местах проигнорировал: Нестеренко продолжают привлекать к проведению экспертиз, выделяя на это бюджетные деньги — и это при том, что в государственных судебно-экспертных учреждениях экспертизы с применением полиграфа делают для следствия и суда бесплатно.
Нестеренко продолжает искать в памяти обследуемых следы, удобные следствию. Так, в деле, которое сейчас рассматривает московский окружной военный суд, Игорь Нестеренко умудрился сделать выводы, прямо противоречащие неопровержимому алиби обвиняемых.
Дело офицеров из Остафьево
Потерпевший, матрос Роман Шемакин, был найден в августе 2010 года сильно избитым в городке Щербинка, недалеко от подмосковного военного городка Остафьево, где он проходил службу. Единственный свидетель происшествия, его сослуживец матрос Косарев, сначала рассказал историю о том, как они вместе с потерпевшим ушли в самоволку, где повздорили с местными жителями, и в завязавшейся драке Шемакин получил сильные побои, сам же Косарев убежал. Однако вскоре он резко изменил свои показания: в самоволку они не уходили, все произошло в части, избивали Шемакина прапорщик Батыр Бахмудов и старший лейтенант Александр Сбродов, а избив, вывезли в багажнике машины в Щербинку, (при этом свидетеля якобы тоже зачем-то возили в машине, но никаких побоев ему не нанесли).
Главная проблема этой версии заключается в том, что обвиняемые в день совершения преступления были в отпуске и находились за сотни километров от места преступления: Бахмудов гостил у друга в городе Михайловка Волгоградской области, Сбродов — в городе Балашов Саратовской области. И одного, и другого видели многочисленные свидетели, имеются фотографии. Более того, адвокатам удалось получить и приобщить к делу аудиозаписи бесед потерпевшего с сослуживцами, в которых он уговаривает их дать ложные показания о том, что они видели обвиняемых в части в день происшествия, а те говорят, что на самом деле их не видели, и недоумевают, зачем им предлагают солгать.
Выявлено — не выявлено
Уверенные в своей невиновности, Бахмудов и Сбродов с готовностью согласились пройти исследование на полиграфе, и тогда следователь Самур Омаров обратился к Игорю Нестеренко. На счастье Бахмудова, в то время уже находящегося в СИЗО, его адвокат слышал про дела Макарова и Багдасаряна, а потому категорически отказался от услуг скандально известного полиграфолога. Следователю пришлось уступить, и назначить другого эксперта, который в итоге пришел к выводу, что Бахмудов говорит правду. Старшему лейтенанту Сбродову, которому удалось остаться на свободе, с полиграфологом повезло меньше: начальник следственного отдела Гузитаев лично повез его на своей машине из Москвы в Астрахань к некоей Ларисе Паламарчук, представляющей ООО Центр детекции лжи "Истина". Почему он предпочел частного специалиста, находящегося за тысячу километров от Москвы, десяткам государственных специалистов, работающих в столице, можно только догадываться.
"Следователь меня спросил: "Ты согласен на полиграф?". Я говорю: "Конечно", — рассказал Александр Сбродов. — Тогда он предложил поехать в Астрахань, мол, там ни у него нет знакомых, ни у наших адвокатов. Сказал, что так будет более независимо".
О Паламарчук известно то, что она прошла базовый курс повышения квалификации во Всероссийском институте повышения квалификации сотрудников МВД России, который, по словам врио начальника института г-на Арестова, подготовку экспертов по производству психофизиологических экспертиз не осуществлял и дипломов на право производства таких экспертиз не выдавал.
Вложение 637
Известно, впрочем, и кое-что еще: в 2011 году Лариса Паламарчук выдала с разницей в три с небольшим месяца два диаметрально противоположных вывода по одному и тому же делу о ДТП: в заключении специалиста № 04-11, датированным концом января — началом февраля она выявила, что подэкспертная находилась у магазина "Березка" и видела иномарку серебристого цвета, а в дополнении к заключению специалиста № 04-11 от 4 мая — не выявила, что та находилась у магазина "Березка".
Вложение 638
Проведя исследование Сбродова на полиграфе, Лариса Паламарчук пришла к выводу о его причастности к избиению Шемакина. Позже выводы Паламарчук в 111 Главном государственном центре судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Минобороны России признали "не являющимися научно обоснованными", а текст составленного ею заключения не во всем, как оказалось, совпадает с данными из видеозаписи.
"С вероятностью 99,84%"
И все же без Нестеренко в деле не обошлось. Получив отвод от подсудимого, полиграфолог взялся за свидетеля: следователь Омаров поручил ему провести психофизиологическое исследование матроса Косарева. Основываясь на злополучной теории выявления следов событий в памяти человека, Нестеренко сделал вывод, что "в памяти Косарева имеются следы того, что он видел 8 августа в 01 час 30 минут как Шемакин получил удары от Бахмудова и Сбродова" и что данный факт "установлен экспертом с вероятностью 99,84%". Судье придется решить, чему он доверяет больше: следам в памяти единственного свидетеля, якобы обнаруженным полиграфологом Нестеренко, или показаниям десяти разных людей, приезжавших в Москву на суд из Михайловки и Балашова, чтобы рассказать, как они проводили время с подсудимыми в день преступления за 800 километров от места события.
Вложение 639
Никакой, к слову сказать, Нестеренко не эксперт. В распоряжении PublicPost оказался документ за подписью начальника Института криминалистики центра специальной техники ФСБ, в котором разъясняется, что комплексная методика специального психофизиологического исследования с применением полиграфа (разработанная Ю.И. Холодным в далеком 1995 году) в настоящее время экспертной методикой не является, какой-либо экземпляр указанной методики Нестеренко не передавался, по программе экспертов полиграфологов в Институте криминалистики он не обучался, и квалификация эксперта ему не присваивалась.
Вложение 640
"Ничего не изменится, пока не перестанут торговать уголовными делами"
Проблема в том, что как ни назови Нестеренко, Паламарчук и им подобных — экспертами или специалистами, реальных рычагов воздействия на них нет. Если деятельность государственных экспертов хоть как-то регулируется Федеральным законом № 73-ФЗ "О государственной судебно-экспертной деятельности", то работа частнопрактикующих "экспертов" не регулируется ничем. Статья 57 УПК фактически позволяет считать экспертом любое лицо, которое, по мнению следователя, обладает специальными знаниями в определенной области, хотя у следователя таковых нет, и, значит, о компетентности назначаемого экспертом объективно судить он не способен. Согласно статье 195 УПК, судебная экспертиза проводится "государственными экспертами и иными экспертами из числа лиц, обладающих специальными знаниями".
Нет никаких оснований надеяться, что запрет следствию и суду использовать в качестве экспертов частных специалистов полностью решит проблему коррупции и непрофессионализма в экспертизе. "У нас ничего не изменится, пока у нас не перестанут торговать уголовными делами (за возбуждение — столько-то, за прекращение — столько-то), — говорит бывший главный судмедэксперт Минобороны Виктор Колкутин. — Эксперт защищен до тех пор, пока он "мяукает", что ему велят. Как только он из колеи выбивается — жди неприятностей".
Такая ситуация касается не только психофизиологических исследований, но и судмедэкспертов, куда чаще востребованных следствием и судом, чем полиграфологи.
"Никакой реальной аттестации судебно-медицинских экспертов на сегодняшний день не существует, хотя в 73-ФЗ она прописана, — утверждает Колкутин. — На сегодняшний день реальная аттестация подменена двумя документами — сертификатом и свидетельством о присвоении квалификационной категории. И то, и другое — жалкое подобие чего-то там, рассчитанное на выкачивание денег из рядовых экспертов".
"Следователям и судьям, безусловно, нужны такие эксперты, — говорит бывшая судья Тульского районного суда, ныне глава коллегии адвокатов "Благушина и партнеры" Любовь Благушина. — Но это не значит, что надо ломать разработанную схему. Я советовалась с добросовестными частными экспертами. Они тоже против "карманных" и за принятие нового закона об экспертной деятельности в Российской Федерации".
Однако пока что предложения о реформировании системы судебно-экспертной деятельности не выходят за рамки обсуждений на круглых столах, единственным результатом которых становится очередной прес-релиз. "Проблема защиты прав граждан при использовании в доказывании заключений специалистов и экспертов нуждается в дополнительном изучении, — к такому, например, выводу в ноябре прошлого года пришли участники круглого стола у уполномоченного по правам человека, — и возможно, принятии мер по организации прозрачного лицензирования судебно-экспертной деятельности. Уполномоченный намерен наблюдать за возможными нарушениями конституционных прав граждан в контексте проблематики, обсуждавшейся на заседании Круглого стола".
Сколько времени займут "изучения", "наблюдения" и "возможное принятие мер" — никому не известно. Владимир Макаров отсидел уже два года из пяти, Багдасарян — полтора из десяти, Бахмудов провел почти полтора года в СИЗО, откуда был этим летом освобожден под подписку о невыезде, но судебное следствие в отношении него и лейтенанта Сбродова продолжается. А сколько еще жертв экспертов-шарлатанов сейчас отбывает незаслуженное наказание в российских колониях, остается только догадываться.
(окончание статьи)
Статья. Ещё раз о полиграфе, о текущем моменте и о судебной экспертизе
Автор: Белкин Анатолий Рафаилович, д.ю.н., проф. (Московский технологический университет)
Журнал "Библиотека криминалиста"; номер 6 (29); 2016; с. 79-91; издательство "Юрлитинформ" (Москва).
Аннотация. Ожесточённые споры и дискуссии по поводу возможностей использования полиграфа в уголовном процессе разбили диспутантов на сторонников всемерного применения этого небесспорного инструмента (к ним относятся, в частности, многие криминалисты) и приверженцев более осторожного, взвешенного подхода (среди которых преобладают процессуалисты) В статье рассматриваются вопросы применения полиграфа в уголовном судопроизводстве. Цель нашего анализа заключалась в том, чтобы показать, что само полиграфологическое исследование, обладая определёнными возможностями, не может быть признано ни судебной экспертизой, ни следственным действием, а его результаты не могут быть допустимы в качестве судебных доказательств, однако могут служить ориентирующей информацией.
Ключевые слова: уголовный процесс, судебная экспертиза, допрос, опрос, полиграф.
Ведь вот врёшь, врёшь, да ненароком и правду соврёшь!
Самуил Маршак "Двенадцать месяцев"
Говоря об использовании полиграфа в уголовном процессе, естественно задаться вопросом о принципиальной возможности, допустимости его использования в качестве средства/метода получения значимой для уголовного дела информации и, далее, о том, какова роль полученной информации в контексте уголовного судопроизводства.
Как сторонники, так и противники применения полиграфа справедливо отмечают: если двадцать лет назад предложения использования полиграфа встречались буквально "в штыки", то теперь налицо обратная (в некотором смысле) тенденция – полиграфологические исследования (зачастую именуемые экспертизами) принимаются "на ура", причём сами полиграфологи нередко явно выходят за пределы своей компетенции.
К осторожному, взвешенному отношению к использованию полиграфа призывают не только учёные-процессуалисты, но и криминалисты, и судебные эксперты. Так, проф. В.Ю. Шепитько обоснованно указывает, что "возможность использования специальных приборов (лайдетекторов, вариографов, полиграфов и др.) ... показывает динамику изменений кровяного давления, частоты пульса, уровня дыхания ... и др. Такие показатели могут способствовать ориентации следователя при выдвижении предположений о ложности либо правдивости сообщаемой информации. Однако рассматриваемая "диагностика" не исключает ошибок, так как возникновение соответствующих психофизиологических реакций у допрашиваемого может быть вызвано необычностью обстановки допроса, неправильной постановкой следователем вопросов, пренебрежительным отношением к свидетелю или обвиняемому, демонстрацией обвинительного уклона и т.д." [37, с. 73].
Упоминая "различные спекуляции на тему экспертизы на полиграфе", проф. Т.Ф. Моисеева признаёт без обиняков, что "на данный момент, пока мы не имеем достоверных методик данного исследования, назвать это экспертизой нельзя. Сам полиграф – это всего лишь прибор, а специалист, который его применяет, по сути, проводит психолого-психофизиологическое исследование. Таким образом, этому специалисту необходимо иметь фундаментальные знания в области психологии, физиологии. Но самое главное, что для обоснования применяемых им программ нужно провести глубокие научные изыскания на предметустановления связей между психикой и физиологией человека применительно к процедуре уголовного судопроизводства. И не только это" [22, с. 10–17].
Отметим, прежде всего, что вопреки распространяемому и активно пропагандируемому сторонниками полиграфа мнению, использование полиграфа, увы, никак не может считаться строго научной и стандартизированной процедурой. Научная достоверность получаемых результатов подвергается обоснованному сомнению, а критические замечания касаются, в частности, того, что это, скорее, искусство, а не наука, ибо слишком многое зависит от квалификации, опыта и интуиции специалиста-полиграфолога.
Перечень вопросов для тестирования на полиграфе не унифицирован и ни в коей мере не является фиксированным. Для проведения испытания полиграфолог каждый раз должен заново подобрать и сформулировать вопросы так, чтобы вызвать нужную реакцию у конкретного испытуемого.
Уже это само по себе спорно, ибо нейтральный тест не должен быть нацелен на получение нужной реакции. Далее надлежит проинтерпретировать всё многообразие физиологических проявлений, которые у различных субъектов могут быть весьма разнообразны. Единой методики, опять же, нет, так что интерпретация явно субъективна – неизбежны ошибки, обусловленные человеческим фактором.
Задаваясь вопросом, существует ли в настоящее время единый научно-методический подход к практике проведения психофизиологических исследований и экспертиз с применением полиграфа, профессиональной подготовке и специализации полиграфологов, "отец" отечественной полиграфологии проф. Ю.И. Холодный приходит к однозначно отрицательному ответу [33, с. 11–13; 36, с. 186–195], не скупясь на отрицательные характеристики "Видовой экспертной методики производства психофизиологических исследований с использованием полиграфа", разработанной конкурирующей группой исследователей из другого ведомства [11, с. 90–96]. Одна из сторонников упомянутой методики, Я.В. Комиссарова, в свою очередь, не без ехидства отмечает: " В 2009 г. в Институте криминалистики ЦСТ ФСБ России была введена в действие "Методика производства судебных психофизиологических экспертиз с применением полиграфа". Её содержание подавляющему большинству специалистов-полиграфологов неизвестно, а текст недоступен для юридической общественности" [19, с. 163–168] (правда, там же отмечается, что эта неведомая методика ЦСТ ФСБ всё же соответствует Видовой). Что до методики, разработанной при участии самого Ю.И. Холодного и гордо названной им "Типовой методикой" [35], то Я.В. Комиссарова и Ю.И. Леканов решительно отказывают ей в праве носить это ко многому обязывающее звание, подробно аргументируя причины отказа: эта методика не прошла ни апробации, ни внедрения [19].
Достоверность результатов, выдаваемых на-гора многочисленными полиграфологами , – отдельный, наболевший вопрос. По данным ВНИИ МВД России, точность показателей современных полиграфов доходит до 96%, что сторонники их применения считают вполне сопоставимым с точностью результатов традиционных видов криминалистических, а также многих других судебных экспертиз [6, с. 153]. Более того, по утверждениям того же Ю.И. Холодного, при экспериментальной проверке на достоверность результатов применения полиграфа установлено, что "технология проверок на полиграфе обладает степенью точности, сопоставимой и даже превосходящей большинство представляемых в настоящее время видов доказательств, которые фигурируют в судах по уголовным и гражданским делам" [34, с. 117].
Налицо явная и грубая подмена тезиса – полиграф всего лишь регистрирует физиологические изменения, имеющие место в организме испытуемого, и в этом смысле он вполне надёжный измерительный прибор. Достоверность самой регистрации сомнению не подлежит (при том условии, разумеется, что прибор правильно эксплуатируется, регулярно проходит регламентные поверки и т.п.). Но достоверность результатов тестирования вообще не может быть оценена, ибо физиологические реакции, фиксируемые полиграфом, могут быть интерпретированы оператором по-разному. В хрестоматийно известном примере, приводимом Полом Экманом, подозреваемый, обнаруживший обнажённый труп жены соседа, на допросе отрицает свою виновность и причастность, однако тест на полиграфе якобы изобличает его. Впоследствии выясняется, что у него ранее бывали сексуальные фантазии на почве влечения к соседке, а при виде её обнажённого тела он ощутил влечение, чего очень стыдился. Чувство стыда не позволяло ему пройти тест на полиграфе, но вывод полиграфолога о причастности подозреваемого к убийству был ошибочен [38].
Сравним этот пример с другим известным примером, уже из отечественной практики, приводимым проф. В.И. Комиссаровым и Я.В. Комиссаровой [16, с. 179] (тот же пример приводится и в [20, с. 300–303]). Пытаясь изобличить Х., подозреваемого в убийстве, следователь подверг его тестированию на полиграфе и при этом предъявил ему для опознания в числе других фотографии обогревателя, кабель от которого использовался для удушения жертвы, и кровати, где это произошло. В результате были получены значимые психофизиологические реакции на указанные раздражители, что позволило сделать желаемый для следствия вывод. Сравнение с предыдущим примером показывает, что вывод этот мог достаточно сильно зависеть от интерпретации наблюдаемых реакций и быть весьма далёк от достоверного .
Стремление придать выводам наукообразную видимость приводит к представлению их в числовой форме, с указанием вероятности (степени уверенности полиграфолога в своём ответе). Весьма характерен в этом смысле пример, кочующий по разным работам Ю.И. Холодного: "... в результате исследования ... следов памяти конкретного человека полиграфолог может получить вывод, обладающий высокой степенью вероятности. В частности, при наличии трёх частных признаков расследуемого события и при появлении у подэкспертного соответствующих реакций на эти признаки полиграфолог приходит к выводу о причастности исследуемого человека к устанавливаемому событию с вероятностью P = 0,992 (т.е. вероятность ошибки Рош= 0,008 или 0.8%). При наличии четырёх признаков полиграфолог устанавливает такую причастность с вероятностью P = 0,9984 (т.е. Рош = 0,0016 или 0.16 %)" [28, с. 83–88].
Убедительно? Для человека, далёкого от математики, – возможно. Но откуда взялись такие цифры? Автор об этом умолчал, но в более ранней работе [21, с. 173–180] можно обнаружить априорное предположение, что каждый из этих признаков даёт вероятность ошибки 0,2. По формуле умножения вероятностей тогда три признака дадут как раз 0,23=0,008, а четыре дадут 0,24=0,0016; но ведь формула умножения справедлива только для независимых событий! Можно ли эти признаки считать независимыми? Более чем сомнительное предположение – в реальном вопроснике они, напротив, скорее, тесно связаны между собой. Между тем, требование независимости признаков даже не упомянуто в обеих процитированных работах.
В более поздней работе Ю.И. Холодного с соавторами [36] эта псевдоматематика вновь повторена, на этот раз с оговорками насчёт независимости событий; но при этом приведены и примеры самих вопросов – и не вызывает никаких сомнений, что между вопросами есть сильная корреляция. Например, вопросы о том, известно ли вам о похищении кольца с рубином (сапфиром, жемчугом, бриллиантом и т.д.) и известно ли о том, что кольцо пропало на первом (шестом, четвёртом и т.д.) этаже, никак не могут считаться независимыми, и реакция на вторую серию вопросов, разумеется, как-то связана с ответами на первую серию. Впрочем, выше в этой работе есть ещё один перл: "До применения полиграфа следствию не известно, располагает это лицо информацией об инкриминируемом ему событии или нет, т.е. априорная вероятность информированности об интересующем следствие событии равна Рдо = 0,5".
Однако хорошо известно, что принцип недостаточного основания (согласно которому данные авторы и пришли к своему простодушному заключению) имеет довольно ограниченную область применения, которая определяется прежде всего тем, являются ли рассматриваемые события или гипотезы действительно симметричными (или равновозможными). Здесь же его применение ничем не обосновано и напоминает известную оценку вероятности встретить на улице живого динозавра: либо встретим, либо нет – значит, вероятность равна 0,5.
После этой псевдоматематической эквилибристики рекомендации полиграфологу формулировать вывод типа "в памяти подэкспертного имеется информация о том, что ... (например, потерпевшему был нанесён удар ножом в спину). Данный факт установлен экспертом с вероятностью 0,95 (95%)" [27, с. 28–35; 36] – ничего, кроме недоумения, уже не вызывают.
Никакой объективной оценки вероятности чего бы то ни было таким путём получено быть не может.
Итак, встречающиеся в литературе утверждения о том, что полиграф – допустимое для применения в уголовном процессе техническое средство, основанное на познанных наукой закономерностях, процессах и явлениях, гарантирующих достоверный результат (см., напр. [8, с. 113]), приходится признать явным преувеличением и попыткой выдать желаемое за действительное.
Тем не менее, сторонники использования полиграфа стремятся представить полиграфологическое тестирование как некий вид судебной экспертизы. Так, одна из разработчиков законопроекта "О применении полиграфа" Е.К. Волчинская, выступая на заседании Экспертно-консультативного совета при Комитете Совета Федерации по конституционному законодательству, прямо утверждала, что "в настоящий момент опрос с использованием полиграфа обычно проводится в рамках психофизиологической экспертизы, допускаемой законодательством" , что не помешало ей далее процитировать известное кассационное определение ВС РФ от 04.06.2008, в котором "суд обоснованно признал недопустимыми доказательствами три заключения так называемой [выделено мной – А.Б.] психофизиологической экспертизы, так как они ... не являются доказательствами по уголовному делу.
Использование достижений специалистов-полиграфологов в процессе доказывания по уголовному делу законом не предусмотрено. Выводы такой экспертизы не носят научно обоснованного характера".
Считал возможным назвать полиграфологическое исследование экспертизой и Н.А. Селиванов: "Поскольку проверка на полиграфе требует применения специальных знаний и проведения соответствующих исследований, имеются все основания говорить о том, что в данном случае налицо все признаки процессуального действия, именуемого экспертизой" [31, с. 38]. Есть у этой точки зрения и другие сторонники (см., например [3, с. 75, 82; 15, с. 399–403].
Однако основные требования, предъявляемые к судебным экспертизам, содержащиеся в ст. 8 Федерального закона "О ГСЭД", предусматривают научную обоснованность применяемых методик, применение средств объективного контроля, т.е. использование только описанных в научной литературе методов, апробированных реальной исследовательской практикой и гарантирующих достоверные результаты (или, по меньшей мере, позволяющих установить, насколько те или иные результаты достоверны).
Как справедливо отмечает Н.Н. Апостолова, "сам процесс и результаты проведённой экспертизы должны быть научно обоснованными, аргументированными и достоверно установленными. Оцениваться заключение эксперта должно исходя из следующих критериев: 1) полноты и доброкачественности материалов, бывших в распоряжении экспертов; 2) наличия в заключении эксперта убедительных доводов, подтверждающих его вывод; 3) достаточный уровень развития данной отрасли научного знания; 4) достаточная научная квалификация самих экспертов ... в заключении эксперта-полиграфолога не может быть обоснованных, аргументированных и убедительных доводов, подтверждающих вывод о ложности или правдивости показаний лица, опрошенного с применением полиграфа. Всё, что может констатировать эксперт, – это то, что при ответе на тот или иной вопрос опрашиваемый среагировал определённым образом" [1, с. 64–66].
Ю.К. Орлов полагал, что предметом судебной экспертизы выступают "факты, обстоятельства (фактические данные), устанавливаемые посредством экспертизы" [26, с. 3; 27]. Однако полиграфологическое исследование, имеющее дело со следами, зафиксированными в памяти человека, материальных фактов не устанавливает, но лишь фиксирует в той или иной мере субъективное отношение человека к этим фактам, что вовсе не одно и то же.
При этом, как указывают сами же полиграфологи, "важно учитывать влияние индивидуальных особенностей процесса запоминания (как следообразования в памяти) хранения и воспроизведения информации, а также особенностей физиологических и психических процессов, сопровождающих данное диагностическое исследование [23, с. 300–307]. С.И. Оглоблин и А.Ю. Молчанов в работе, торжественно именуемой "Академический курс" (sic!), в качестве теоретической основы опроса с использованием полиграфа предлагают теорию "направленной актуализации динамических личностных смыслов сознания" [25, с. 410–411]; однако изобилие красивых многозначных терминов не должно затемнять простой истины: механизм образования и последующего изменения идеальных следов практически изучен весьма мало.
В частности, странный тезис о том, что идеальные следы, в отличие от материальных, подвержены "исключительно естественному разрушению (т.е. забыванию)", но недоступны для умышленного разрушения, т.к. "человек неспособен намеренно забыть, "вытравить" из памяти нежелательные для него события прошлого или отдельные их обстоятельства", Ю.И. Холодный отстаивает в целом ряде своих публикаций [30], хотя из психологии известно, что существует и преднамеренное, и т.н. мотивированное забывание (см., например [9; 18]).
Воронежские учёные Д.В. Зотов и В.А. Панюшкин обращают внимание на ряд слабых сторон психофизиологического исследования на полиграфе:
• во-первых, сознание работает по определённым принципам, но закономерности его функционирования не познаны, поэтому нет объективной возможности исследования психических процессов напрямую при помощи полиграфа, так что основные положения проблемы полиграфа основываются на весьма спорной идее сведения сознания к поведению и гипотезе о его отражении через мануальные, вербальные и висцеральные реакции;
• во-вторых, реакции, фиксируемые полиграфом, носят универсальный характер и проявляются не только на стимулы, которые создаются при постановке вопросов, – отсутствуют достаточные основания для утверждения, что реакция обследуемого вызвана ложью или утаиванием информации;
• в методических рекомендациях по использованию полиграфа повышенное внимание уделяется предтестовой беседе, убеждающей проверяемого, что полиграф обмануть нельзя, что заставляет сомневаться в достоверности полученных в ходе опроса данных.
Д.В. Зотов и В.А. Панюшкин задаются закономерным вопросом: "если перед испытуемым исправный прибор и профессионал, который делает истинные выводы относительно выявленных реакций, то зачем внушать ощущение невозможности обмана полиграфа и то, что попытка скрыть правду не ускользнёт от специалиста?" – и делают вывод: "данные, полученные в ходе тестирования, не являются обоснованными, и полиграфолог, прибегая к обману испытуемого, использует принцип "психологической дубинки" для выяснения интересующих его обстоятельств, что, конечно, недопустимо" [10, с. 79–82].
По мысли Ю.И. Холодного, "задача эксперта-полиграфолога – установить, какая информация содержится в памяти человека. И только это он должен констатировать в своём выводе: дальше – ни шагу" [27]. В то же время, А.Б. Пеленицын, А.П. Сошников и О.В. Жбанкова верно указывают, что собственно процессы памяти не имеют непосредственной связи с механизмами функционирования вегетативной нервной системы, внешние проявления активности которых регистрируются полиграфом, "что не позволяет информации, хранящейся в памяти человека, иметь устойчивое и однозначное отражение во внешних физиологических проявлениях, на основании которых можно было бы делать достоверные выводы как о самом факте наличия этой информации, так и о её содержании" [29, с. 7–18].
В свете этого, утверждения о том, что полиграфолог якобы констатирует наличие или отсутствие в памяти следов тех или иных обстоятельств события сводят весьма мало изученный механизм формирования следов в памяти к сугубо физиологическим процессам (см. также [17, с. 226–241; 19]).
Итак, полиграфологическое исследование не может считаться судебной экспертизой. Согласимся с Л.М. Исаевой: "... не вызывает сомнений преждевременность придания статуса экспертного исследования полиграфному опросу хотя бы из-за отсутствия методик, позволяющих оценить достоверность выводов" [12, с. 55]. Достоверность результатов весьма относительна – уже это не позволяет признать их полноценными процессуальными доказательствами. Само употребление термина экспертиза (тем паче судебная экспертиза) по отношению к полиграфологическому исследованию весьма сомнительно.
На разрешение такой "экспертизы" порой выносятся и вопросы, которые она в принципе разрешить не может. Так, Шатровский районный суд Курганской обл., рассматривая дело Кайгародова, обвиняемого в совершении деяния, предусмотренного частью 3 ст. 264 УК РФ, но вину свою не признавшего и от дачи показаний в суде отказавшегося (на основании ст. 51 Конституции РФ), постановил обвинительный приговор, указав, что заключением психофизиологической экспертизы, проведённой в отношении свидетеля (!) Сереброва, установлено, что в момент ДТП автомобиль обвиняемого шёл на обгон автомобиля КАМАЗ со скоростью более 100 км/час, что и послужило причиной дорожного происшествия, повлёкшего смерть четырёх потерпевших . В то же время, очевидно, что никакое исследование с помощью полиграфа не в состоянии подтвердить, что скорость автомобиля была свыше 100 км/час , – в лучшем случае подтвердить возможно лишь то, что сам свидетель Серебров в этом уверен; но это – не более чем его догадки. Фактически какой-то смысл подобное исследование могло бы иметь разве что при выяснении вопроса, не лжёт ли сам свидетель и не следует ли привлечь его к ответственности по ст. 307 УК; для решения же вопроса о скорости всё это исследование ничего нового, помимо самих показаний свидетеля, не даёт. Нелишне напомнить, что показания, основанные на предположениях и догадках, ст. 75 УПК РФ оценивает весьма невысоко.
Итак, достоверность интерпретации полиграфологического опроса сомнительна, относимость его результатов небесспорна. А как обстоит дело с допустимостью? Уже беглый взгляд позволяет сделать вывод, что и в этом отношении результаты исследования при помощи полиграфа отнюдь не могут считаться безупречными.
Отметим сразу, что производство судебной экспертизы предусматривает предупреждение эксперта об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного экспертного заключения по ст. 307 УК РФ. Возможно ли такое в контексте т.н. психофизиологической полиграфологической экспертизы? Отнюдь нет, подобное возможно разве что при заведомо неверной фиксации показаний прибора, ибо "ошибка интерпретации" не может быть признана заведомой при отсутствии единой методики, да и вопросник не может быть заведомо неправильным, раз единых требований к нему нет. Это создаёт таких экспертам благоприятные условия для массового злоупотребления.
Отметим и то, что ст. 195 УПК РФ, регламентируя производство экспертизы, вовсе не требует согласия подозреваемого/обвиняемого подвергнуться таковой. Часть 4 данной статьи говорит лишь о согласии потерпевшего (или свидетеля), но и тут есть оговорка, что в случае сомнения в его способности адекватно воспринимать происходящее и давать показания согласия всё равно не требуется (п. 4 части 1 ст. 196 УПК). Таким образом, коль скоро полиграфологическое тестирование – это некая разновидность судебной экспертизы, отсюда вытекает однозначный вывод, что такое тестирование обвиняемого или подозреваемого может быть произведено и принудительно, против его желания. Кстати, это возможно и по отношению к потерпевшему – ему всегда можно указать, что тестирование проводится именно в связи с сомнением в его правдивости, вызванным предположением о неадекватном его восприятии происходившего. Но откровенно абсурдная идея принудительного полиграфологического тестирования грубейшим образом нарушает принципы уголовно-процессуального законодательства – прежде всего, ст. 51 Конституции РФ.